Пятая скрижаль Кинара [=Принц вечности] - Михаил Ахманов

Вспомнив об полукровках, Дженнак принял обличье Ирассы, одного из трех своих телохранителей, сына бритунки и одиссарского воина-хашинда. Затем, будто наслаждаясь своим всемогуществом, он вызвал в памяти иные лица - помощников и слуг, вождей, тарколов и санратов, и тех, кто ухаживал за его лошадьми, тех, кто правил его колесницами, тех, кто стоял у метателей и руля "Хасса", забирался на мачты, распускал паруса. Последним в этой череде смуглых и белолицых физиономий явился Амад, гость из Страны Пустынь, искатель справедливости, сказитель и певец, обитавший в Лондахе уже два года, с тех пор, как он был выкуплен Дженнаком у фарантов, бродячего континентального племени. Добиться сходства с Амадом оказалось несложно; его соотечественники, бихара, не носили бород и обличьем своим напоминали атлийцев.

Рассматривая в зеркале свое новое лицо, смуглое, сухощавое и темноглазое, Дженнак размышлял о том, сколь различно дарованное Кино Раа и приобретенное собственными трудами. Боги наделили его способностью к предвидению, но дар сей ему не подчинялся; миражи грядущего появлялись и исчезали независимо от воли его и желания, и он не мог ни вызвать их, ни управлять ими, ни насладиться зрелищем приятного, ни отвергнуть жуткое. Он лишь разглядывал картины, посылаемые сквозь мрак и холод Чак Мооль, Великой Пустоты; боги же показывали то, что желали, а не то, что ему хотелось знать.

Над магией, имевшей не божественное, но земное происхождение, он был вполне властен. Он мог изменить внешность и голос, мог вызвать видения на гладкой поверхности вод, мог даже - с некоторым усилием - проникнуть мыслью в далекую Эйпонну или в Края Восхода, лежавшие еще дальше. Но эти способности не являлись ниспосланными свыше, как талант предвидения; чтоб овладеть древним волшебством, он должен был трудиться и повторять снова и снова уже знакомое - как попугай, твердящий сотни раз заученную фразу. Особенно это касалось тустла; сие умение требовало постоянных тренировок, не реже, чем в три-четыре дня, чтобы лицевые мышцы сохраняли нужную подвижность, а пигментация кожи и зрачков поддавалась мысленному усилию. Впрочем, этот труд был Дженнаку не в тягость и даже развлекал его, заставляя выбросить из головы множество неприятных забот и сосредоточиться в уединении и покое.

Но покой - слишком редкий подарок для властителя, чья жизнь сцеплена с множеством других жизней, чье время драгоценно, чьи слова определяют судьбы тысяч; властитель принадлежит не самому себе, но обстоятельствам и людям. Одно из этих обстоятельств уже надвигалось на Дженнака под распущенными парусами, бороздило свинцовые северные волны, кралось проливом Когтя - и было до него лишь двадцать полетов стрелы. А люди… Люди уже стояли под дверью, размышляя, не пора ли потревожить светлорожденного сахема.

Привычным усилием он заставил исчезнуть мираж - видение большого крутобокого судна с вместительными трюмами, набитыми запретным грузом; затем стер лицо Амада, будто смыв с себя физиономию бихара пригоршней воды. Обличье его сделалось прежним, и, последний раз взглянув в зеркало, Дженнак поднялся, спрятал серебристый диск и чешуйку морского змеяа в ларец, захлопнул крышку и опоясался мечами. Сегодня, в День Тростника месяца Цветов, минуло ровно тридцать лет, как ему достались эти клинки - прямые и прочные, великолепной тайонельской работы, принадлежавшие некогда Эйчиду, его сопернику из Страны Лесов и Вод. По водам тем Эйчид давно уплыл в пылающем погребальном челне, а он, Дженнак, остался в живых - и значит, ему полагалось исполнить свой долг перед людьми и богами. Ибо, как сказано в Книге Повседневного, все на свете имеет свою цену - в том числе и жизнь человеческая.

В дверь осторожно постучали.

– Мой лорд?

Это был Ирасса, называвший его не сахемом, как полагалось в Одиссаре, а на бритский манер. Лорд… Одно это слово являлось напоминанием, сколь далек Одиссар и сердце его - Серанна, лежащие на западе, за Бескрайними Водами! Там, у золотых песков, нагретых солнцем, в кольце цветущих магнолий и маисовых полей, дремал древний Хайан, столица сагамора; там тянулись вверх дворцовые башни, увитые лозой, там, рассекая леса и болота, уходила к северу дорога Белых Камней, там высились насыпи, подобные рукотворным холмам, и ветер играл листвою пальм и яркими перьями накидок, там воздух был свеж и полон благоухания… Серанна, Страна Цветов! Дом, Очаг Одисса, родина!

– Мой лорд?

Дженнак вздохнул.

– Я иду, Ирасса… Иду!

* * *

– Пакити послал за тобой, господин, - с виноватой улыбкой произнес Ирасса, почтительно сложив руки перед грудью. Два остальных телохранителя, молчаливые сеннамиты Уртшига и Хрирд, подтвердили сказанное кивками. Им было под тридцать, но Ирасса, еще не отметивший двадцатипятилетия, все же считался старшим, ибо состоял при лорде с детства - с тех пор, когда мог, не нагибаясь, застегнуть на нем пояс. Правда, с тех времен он здорово подрос, превратившись из тощего мальчишки-слуги в ладного и крепкого парня. Вот только усы и бородка росли у него неважно, как у всех полукровок, но Ирасса холил их, не жалея сил, и расчесывал волосок к волоску.

Пятнадцать лет, рассеянно подумал Дженнак, оглядывая свой корабль; еще пятнадцать, и Ирасса превратится в зрелого мужа, в накома, водителя войк, потом - в советника, богатого опытом и многими уменьями, и, наконец, в немощного старца, вспоминающего подвиги юности… Век человеческий так краток!

На палубе все находилось в полной готовности и порядке. "Хасс" был трехмачтовым длинным боевым драммаром и, кроме кормовой башенки, где стояли рулевые, нес еще два высоких помоста для стрелков - на носу и меж первой мачтой кела и второй таби. Третья из мачт - чу, согласно кейтабской терминогии - примыкала к кормовой надстройке, куда вели с палубы две лестницы. Кейтабцы, морское племя, привыкшее спускаться и подниматься по канатам, сочли бы лестницы недопустимой роскошью, но кейтабцев на "Хассе" не было. Только люди Пяти Племен, уже начавшие забывать, кто из предков их принадлежал к Клану хашинда, кто - к сесинаба или ротодайна, кто - к шилукчу или кентиога; только одиссарцы и полукровкиы, их потомки от бритунских женщин. Правда, среди солдат всегда оказывалось больше воинственных ротодайна, хашинда и кентиога, среди охотников и следопытов - шилукчу, а среди мореходов - сесинаба, и это значило, что древние пристрастия сераннских племен еще не позабыты. Пакити, тидам и навигатор, командовавший кораблем, тоже был из сесинаба, из знатного рода вторых вождей. Род был знатным, но пятому сыну не досталось ни земли, ни рыболовных судов, ни приличной усадьбы, а посему Пакити, как и другие благородные отпрыски Одиссара, владевшие лишь мечом да панцирем, двинулся за океан, в Бритайю, где ждали его боевые труды, почет и угодья - вполне достаточные, чтобы его сетанна не претерпела ущерба. Он был отличным мореходом, этот Пакити, ровестником Дженнака, служившим ему уже восемнадцать лет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});